Есть старое присловье о том, что никто не может отвернуться от греха, от старой неправды, если не увидит в глазах или на лице хоть одного человека сияние вечной жизни. Именно это, думаю, поражало всех, кто встречал христиан. У нас есть рассказ о том, как умирал первый диакон Стефан. За веру его избивали камнями, и свидетели говорили, что его лицо просияло, как солнце: радостью, верой — да; но еще и чем-то иным: сиянием вечной жизни.
Я не раз ставил себе вопрос: чтобы это могло быть? Каким образом лицо человека может просиять?.. Мы все знаем, как человек просиявает радостью, когда он полюбит кого-нибудь, его лицо делается совершенно иным, когда он встретит любимого человека, в его глазах свет. Но я думал о чем-то другом. Мне казалось, что должно быть что-то иное, более властное, более сильное, что могло поразить людей, встречающих христиан.
И раз в жизни я столкнулся с этим с такой ясностью, с такой силой, что никогда не смог этого забыть.
Мне тогда было 17 лет. Я пришел в церковь, где никогда раньше не бывал. Она находилась тогда в подвальном помещении, я ее долго искал и опоздал. Служба отошла, люди уже уходили. Одним из последних поднимался по лестнице из бывшего подземного гаража, где тогда ютилась наша церковь, широкоплечий священник высокого роста; и когда я взглянул ему в лицо, я обомлел: я никогда до того не встречал такой абсолютной внутренней собранности и такого света. На его лице не было улыбки, — он меня тогда не видел, не было экстаза, восторга. Была только глубочайшая собранность, и что-то из него сияло: не вещественный свет, а какое-то внутреннее сияние. Я помню, как я тогда к нему подошел и сказал: я не знаю, кто вы, но я хочу вас просить быть моим духовным отцом… И затем, в течение одиннадцати лет, до его смерти, он был моим духовником.
Я думаю, что нечто в этом роде происходило с язычниками, когда они встречали христиан, людей, которые стали собранными, все силы которых нашли свое средоточие, которые стали цельными, то есть были исцелены, исцелились. И вот эта цельность, эта собранность, которая собирала все силы ума, воли, сердца, все, что в человеке было, в одну точку, откуда они могли действовать, несомненно доходила до сознания язычников, потому что они видела в христианах людей другого рода. (Из книги митрополита Сурожского Антония «О молитве».)